Он монстр, взявший в заложники невинную девушку, именно она, несмотря на ужас ситуации, смогла почувствовать сочувствие к агрессору и посмотреть на происходящее его глазами. Красавица, которая любит монстра. О таких историях — а они появились задолго до Перро — говорят «стары, как мир». Но только во второй половине прошлого века странная связь между персонажами получила название: Стокгольмский синдром. После одного случая в столице Швеции.
1973 год, Стокгольм, крупнейший банк Швеции. Ян-Эрик Олссон, сбежавший из тюрьмы преступник, впервые в истории страны берет заложников. Мотив почти благородный: спасти бывшего сокамерника Кларка Олофссона (ну тут стандартно: миллион долларов и возможность выбраться). Олофссона доставляют в банк, теперь их двое, с ними несколько заложников.
Атмосфера нервная, но не слишком опасная: преступники слушают радио, поют, играют в карты, выясняют отношения, делятся едой с жертвами. Зачинщик Олссон местами абсурден и вообще откровенно неопытен, а изолированные от мира заложники постепенно начинают демонстрировать то, что психологи позже назовут нелогичным поведением и попытаются объяснить промыванием мозгов.
Никакого смывания, конечно, не было. Сама ситуация мощнейшего стресса запускала у заложников механизм, который Анна Фрейд еще в 1936 году назвала идентификацией жертвы с агрессором. Возникла травмирующая связь: заложники начали сочувствовать террористам, оправдывать свои действия и в конце концов частично перешли на их сторону (агрессорам они доверяли больше, чем полиции).
Вся эта «абсурдная, но правдивая история» легла в основу фильма Роберта Будро «Однажды в Стокгольме». Несмотря на внимание к деталям и отличный актерский состав (Итан Хоук — Улссон, Марк Стронг — Олоффсон и Нуми Тапас в роли заложницы, влюбившейся в преступника), получилось не слишком убедительно. Со стороны происходящее выглядит чистым безумием, даже если понять механизм возникновения этой странной связи.
Это происходит не только в банковских хранилищах, но также на кухнях и спальнях многих домов по всему миру.
Специалисты, в частности, психиатр Фрэнк Окберг из Мичиганского университета, объясняют его действие следующим образом. Заложник становится полностью зависимым от агрессора: без его разрешения он не может говорить, есть, спать, пользоваться туалетом. Жертва впадает в детское состояние и привязывается к тому, кто о ней «заботится». Разрешение удовлетворить базовую потребность вызывает волну благодарности, и это только укрепляет связь.
Скорее всего, для возникновения такой зависимости должны быть предпосылки: в ФБР отмечают, что наличие синдрома отмечается лишь у 8% заложников. Казалось бы, не так уж и много. Но есть одно «но».
Стокгольмский синдром – это не просто история о захвате заложников опасными преступниками. Распространенной разновидностью этого явления является бытовой стокгольмский синдром. Это происходит не только в банковских хранилищах, но также на кухнях и спальнях многих домов по всему миру. Каждый год, каждый день. Однако это уже другая история, и шансов увидеть ее на больших экранах у нас, увы, гораздо меньше.